О пушкинском "Попе и работнике его Балде" говорить не станем - все и так знают и читали эту сказку, а Александру нашему свет Сергеевичу принадлежат и другие, гораздо более жесткие строки:
Русский народ питает презрение к попам и равнодушие к отечественной религии, он полон насмешек насчет всего церковногои
Мы добрых граждан позабавим,
И у позорного столпа
Кишкой последнего попа
Последнего царя удавим.
Менее известны народные фольклорные сюжеты, собранные, к примеру, А.Н. Афанасьевым. А среди них встречается и сказка о батраке Марфутке. Краткая завязка сюжета схожа с "Балдой" - и там к попу "за сколько дашь" приходит наниматься батрак, но в данном случае парень имеет весьма коварный интерес - сам он, весьма смазливый, наряжается девушкой и выдает себя за Марфутку, так как поп с попадьей нарожали трех пригожих дочерей, к которым рекомый герой и хочет подбить клинья. Дальше после различных приключений парень успевает обрюхатить всех троих дочерей, прежде чем попадья выведет его на чистую воду в бане (а поп так и останется в недоумении)!
Или шуточная сказка об отпевании козла. Бездетный старик, у которого из имущества оставался только козел, никак не мог зарезать живую скотину, которая полюбилась ему, и уж сам решил умереть с голодухи. В итоге козел нашел клад, старик стал жить припеваючи и всячески оберегал своего спасителя. Когда же тот издох от старости, дед пошел к попу заказывать службу. Священник рассердился и хотел выгнать старика взашей, но дед не растерялся и объяснил, что козел велел передать батюшке двести рублей. Поп сразу подобрел и отправил старика сначала к дьякону, потом к дьячку, и история повторялась снова - сперва служители и слушать не хотели, а как только выяснялось, что в "завещании" козла упоминались и они, рьяно брались за дело. Когда же после "похорон" по всему канону дело дошло до архиерея, гневный епископ призвал к себе старика, но тот снова использовал беспроигрышный прием - от имени козла передал иерарху тысячу, и тот отпустил старика с миром.
А вот другая сказка с тем же козлом гораздо более зловещая. У другого старика умерла его старуха. Пошел он к священнику, чтобы отпел покойницу, а поп сразу - "Давай деньги". Дед развел руками - нет, мол, ничего. Поп выгнал деда вон, и тот сам потащился на кладбище рыть могилу. В земле он обнаружил клад, из которого заплатил и попу, и устроил пышные поминки, собрав все село. Поп не мог успокоиться - откуда старик взял деньги? Он достал старую козлиную шкуру, надел на себя, велел попадье зашить ее, и стал похож на черта. ночью прокравшись под окно к дому старика, поп стал завывать и рычать. Перепуганный дед выскочил, но, увидев жуткую фигуру, едва не лишился чувств. "Откуда деньги?!" - стал кричать поп. Дед объяснил, что нашел клад, на что хитрый поп заявил - "Я дал тебе этот клад, думал, ты немного возьмешь, а ты хапнул все! А ну, отдавай!" Старик перепугался чертового золота и отдал все попу. Довольный священник вернулся домой, но когда стал пытаться снять с себя шкуру, оказалось, что она приросла к телу! Как не пытался он от нее избавиться, ничего не помогало. И даже когда попадья отнесла горшок с деньгами и подбросила старику обратно, шкура так и не отстала - поп навеки остался в шкуре козла.
В качестве иллюстрации могу привести еще несколько показательных названий русских народных сказок из сборников Афанасьева, Худякова, Ончукова: "Жадный поп"; "Как поп работников голодом морил"; "Поп - завидущие глаза"; "Как кузнец попа проучил"; "Жадные попы и умный Иван" и т.д.
Прогрессивные мыслители того времени, разумеется, тоже вносили лепту в дело антиклерикализма. Вспомним ставшие классическими изречения Белинского (в письме к Гоголю)
По-Вашему, русский народ - самый религиозный в мире: ложь! Основа религиозности есть пиэтизм, благоговение, страх божий. А русский человек произносит имя божие, почесывая задницу. Он говорит об образе: годится - молиться, не годится - горшки покрывать. Приглядитесь пристальнее, и Вы увидете, что это по натуре своей глубоко атеистический народ. В нем еще много суеверия, но нет и следа религиозности.
и Герцена
Русский крестьянин суеверен, но равнодушен к религии, которая для него, впрочем, является непроницаемой тайной. Он для очистки совести точно соблюдает все внешние обряды культа; он идет в воскресенье к обедне, чтобы шесть дней не думать о церкви. Священников он презирает как тунеядцев, как людей алчных, живущих на его счет. Героем всех народных непристойностей, всех уличных песенок, предметом насмешки и презрения всегда являются поп и дьякон или их жены.
Если же говорить о бытовых зарисовках, то чрезвычайный интерес представляет рассказ Р. Салтыкова-Щедрина под названием "Сельский священник". Позволю себе обширные цитаты, уж больно показательно:
Сенокос обыкновенно убирается помочью; но между этою помочью и тою, которую устраивает хозяйственный мужичок, существует громадная разница. Мужичок приглашает таких же хозяйственных мужиков-соседей, как он сам; работа у них кипит, потому что они взаимно друг с другом чередуются. Нынешнее воскресенье у него помочь; в следующий праздничный день он сам идет на помочь к соседу. Священник обращается за помочью ко всему миру; все обещают, а назавтра добрая половина не явится.
Народ собрался разнокалиберный, работа идет вяло. Поп сам в первой косе идет, но прихожане не торопятся, смотрят на солнышко и часа через полтора уже намекают, что обедать пора. Уж обнесли однажды по стакану водки и по ломтю хлеба с солью — приходится по другому обнести, лишь бы отдалить час обеда. Но работа даже и после этого идет всё вялее и вялее; некоторые и косы побросали.
— Не каторжные! — раздается в толпе.
Делать нечего, надо сбирать обед. Священник и вся семья суетятся, потчуют. В кашу льется то же постное масло, во щи нарезывается та же солонина с запашком; но то, что сходит с рук своему брату, крестьянину, ставится священнику в укор. «Работали до седьмого пота, а он гнилятиной кормит!»
Наконец обед кончен. Священник с вымученной улыбкой говорит:
— А нуте, господа миряне, на дорожку еще часик бы покосили!
Но половина мирян уже разошлась и молча, без песен, возвращается по домам.
<...>
Попадья и с своей стороны собирает помочь: на сушку сена, на жнитво. Тут та же процедура, та же вялость и неспорость в работе.
И еще:
Есть у священника и еще подспорье — это сборы с прихожан натуральными произведениями. О пасхе каждым прихожанином уделяется ему на заутрени, при христосованье, несколько яиц; при освящении пасх (вместо которых употребляются ватрушки) тоже вырезывается кусок.
Другое подспорье — поминальные пироги и блины. И от них уделяется часть священнику и церковному причту. Недаром сложилась пословица: поповское брюхо, что бёрдо, всё мнет. Горькая эта пословица, обидная, а делать нечего: из песни слова не выкинешь.И даже такое:
Воскресные и праздничные дни тоже вносили некоторое разнообразие в жизнь нашей семьи. В эти дни матушка с сестрой выезжали к обедне, а накануне больших праздников и ко всенощной, и непременно в одну из модных московских церквей.
Модными церквами в то время считались: Старое-Вознесенье, Никола Явленный и Успенье-на-Могильцах. В первой привлекал богомольцев шикарный протопоп, который, ходя во время всенощной с кадилом по церковной трапезе, расчищал себе дорогу, восклицая: place, mesdames!
Заслышав этот возглас, дамочки поспешно расступались, а девицы положительно млели. С помощью этой немудрой французской фразы ловкий протопоп успел устроить свою карьеру и прославить храм, в котором был настоятелем. Церковь была постоянно полна народа, а изворотливый настоятель приглашался с требами во все лучшие дома и ходил в шелковых рясах.
Главное свойство педагогической системы в бурсе - это долбня, долбня ужасающая и мертвящая. Она проникала в кровь и кости ученика. Пропустить букву, переставить слово считалось преступлением.
Особенно же любили учителя доказывать, что человек есть существо бессмертное, одаренное свободно-разумной душою, царь вселенной, - хотя странно, в действительной жизни они едва ли не обнаруживали того убеждения, что человек есть не более не менее, как бесперый петух.
Ученик до боли в висках напрягал голову, когда приходилось разрешать великие вопросы педагогов-философов, но, к благополучию его, возражения давались редко и вообще считались ученою роскошью. Над всем царила всепоглощающая долбня... Что же удивительного, что такая наука поселяла только отвращение в ученике и что он скорее начнет играть в плевки или проденет из носу в рот нитку, нежели станет учить урок? Ученик, вступая в училище из-под родительского крова, скоро чувствовал, что с ним совершается что-то новое, никогда им не испытанное, как будто пред глазами его опускаются сети одна за другою, в бесконечном ряде, и мешают видеть предметы ясно; что голова его перестала действовать любознательно и смело и сделалась похожа на какой-то препарат, в котором стоит пожать пружину - и вот рот раскрывается и начинает выкидывать слова, а в словах - удивительно! - нет мысли, как бывало прежде.От себя замечу, что в настоящее время наше высшее образование (тм) семимильными шагами движется именно к такому благочинному идеалу. Но продолжим:
Религия, хотя и не проповедуется она в бурсе, как у поклонника Магомета, огнем и мечом, но проповедуется розгой, голодом, дерганьем из головы волос, забиением и заушением. Например, Лобов велит вознести ученика на воздусях, положить под самый нос его "Закон божий" и в то же время кричит дико: "Учи, сейчас же и учи урок!". Мы думаем, что бурсацкое начальство, поступая так, постепенно и незаметно, однако самым радикальным путем, направляет миросозерцание своих учеников к полному атеизму.
Когда дети начинают подрастать, то из них лишь одни идиоты остаются упорствующими в фанатизме, вынося из бурсы только боязнь черта и ада да еще ненависть к иноверцам и ученым.
Старичок священник, с опухшим желто-бледным лицом, в коричневой рясе с золотым крестом на груди и еще каким-то маленьким орденом, приколотым сбоку на рясе, медленно под рясой передвигая свои опухшие ноги, подошел к аналою, стоящему под образом.
Священник этот священствовал сорок шесть лет и собирался через три года отпраздновать свой юбилеи так же, как его недавно отпраздновал соборный протоиерей. В окружном же суде он служил со времени открытия судов и очень гордился тем, что он привел к присяге несколько десятков тысяч человек и что в своих преклонных годах он продолжал трудиться на благо церкви, отечества и семьи, которой он оставит, кроме дома, капитал не менее тридцати тысяч в процентных бумагах. То же, что труд его в суде, состоящий в том, чтобы приводить людей к присяге над Евангелием, в котором прямо запрещена присяга, был труд нехороший, никогда не приходило ему в голову, и он не только не тяготился этим, но любил это привычное занятие, часто при этом знакомясь с хорошими господами.
Богослужение состояло в том, что священник, одевшись в особенную, странную и очень неудобную парчовую одежду, вырезывал и раскладывал кусочки хлеба на блюдце и потом клал их в чашу с вином, произнося при этом различные имена и молитвы. Дьячок же между тем не переставая сначала читал, а потом пел попеременкам с хором из арестантов разные славянские, сами по себе мало понятные, а еще менее от быстрого чтения и пения понятные молитвы. Содержание молитв заключалось преимущественно в желании благоденствия государя императора и его семейства. Об этом произносились молитвы много раз, вместе с другими молитвами и отдельно, на коленях...
Сущность богослужения состояла в том, что предполагалось, что вырезанные священником кусочки и положенные в вино, при известных манипуляциях и молитвах, превращаются в тело и кровь бога. Манипуляции эти состояли в том, что священник равномерно, несмотря на то, что этому мешал надетый на него парчовый мешок, поднимал обе руки кверху и держал их так, потом опускался на колени и целовал стол и то, что было на нем. Самое же главное действие было то, когда священник, взяв обеими руками салфетку, равномерно и плавно махал ею над блюдцем и золотой чашей. Предполагалось, что в это самое время из хлеба и вина делается тело и кровь, и потому это место богослужения было обставлено особенной торжественностью.На первый взгляд, все понятно - сплошной мрак и ужас, в котором нет и луча света. Но такое, опять же, поляризированное мнение снова будет ошибочным. История, а уж, тем более, народная история редко выпячивает исключительно одно без малейшего упоминания о другом.
«Русская дореволюционная литература, в основном, была либеральной и "работала" на разрушение государства. Почитайте современную того же толка. Точно такая же картина: все, мол, пьют, грабят и убивают. Никто не строит, не пашет и детей не растит».
Комментариев нет:
Отправить комментарий